Двое скандальных мыслителей спорили в Торонто о счастье, капитализме и марксизме. Нам обещали битву титанов, но её не случилось. Зато была раскрыта одна общность, которая говорит о многом.
Об этом событии говорили как о “дебатах века”, “буре в интеллектуальном мире”, и в нём действительно было что-то от поединка боксёров-тяжеловесов (Джордан Питерсон, местный парень, против стремительного словенского Славоя Жижека) на тему “Счастье: капитализм против марксизма” в Торонто.
В своей вступительной речи Питерсон отметил, что перекупщики продавали билеты на дебаты дороже, чем на плей-офф “Кленовых Листьев”, который проходил на другом конце города. Ему было трудно в это поверить. А кто мог бы поверить?
Питерсон и Жижек — это репрезентация базового факта интеллектуальной жизни 21 века: наша сущность определяется тем, кто наши враги.
Питерсон пришёл к славе благодаря отказу принести присягу на верность политической корректности. Размеры и масштабы его славы более или менее соответствуют масштабам отвращения публики к политике идентичностей, потому что его репутация явно не основана на качестве его книг. Жижек тоже определяется, причём годами, своим презрением к постмодернистской теории и, в более широком смысле, более академическим измерениям политической корректности.
Вступительные замечания Питерсона разочаровали даже присутствовавших в зале фанов. Это было расплывчатое и не слишком глубокое (по его собственному признанию) прочтение Коммунистического Манифеста. Его комментарии относительно одного из величайших шедевров риторического искусства в истории человечества были полны выражений вроде “Стоит отдать дьяволу должное”, “Это странная штука” и “Почти все идеи неверны”.
Я был профессором, поэтому я знаю, каково это – проснуться утром перед лекцией, к которой ты не готов. Было очень на это похоже. Он болтался между Палеолитом и управлением малым бизнесом, и казалось, что об обоих предметах он знает одинаково мало. Наблюдая за ним, я был поражён, что хоть кто-то воспринимал его достаточно серьёзно, чтобы ненавидеть.
Он произносил вещи наподобие “Маркс думал, что пролетариат добрый, а буржуазия — злая”. Один раз, когда он заявил, что человеческие иерархии не определяются властью, потому что такая система была бы слишком нестабильной, в толпе начали хихикать. Это вернуло его в привычную позицию: позицию самообороны. “Кто смеётся — его право”, ответил он. К концу своего получасового выступления он ни разу не упомянул счастье.
Жижек тоже не затронул рассматриваемую проблему, вместо этого предпочитая отпустить на волю свою ненависть. “Большинство атак против меня исходят от леволибералов”, начал он, высказывая надежду, что “они перевернутся в своих могилах, даже если они ещё живы”. Его замечания были столь же бессвязными, как и у Питерсона, он вилял от Трампа и Сандерса к Достоевскому, кризису с беженцами, эстетике нацизма. Если Питерсон был плохо подготовленными преподом, то Жижек был колумнистом, который с трудом пытается составить заметку в 1000 слов.
Огромной неожиданностью этих дебатов оказалось то, как много общего есть между олдскульным марксистом и канадским противником политики идентичностей.
Один ненавидел коммунизм. Другой ненавидел коммунизм, но думал, что капитализм полон внутренних противоречий. Первый согласился, что капитализм полон внутренних противоречий. И это, по сути, всё. Они оба желали одного: регулируемого капитализма, которого желает каждый человек в здравом рассудке. Встреча Питерсона и Жижека была редчайшим примером прошедших в 2019 году дебатов, которые были, возможно, слишком мирными.
Они нуждались во врагах, нуждались в драке, потому что они, в своём одиночестве, так мало могут предложить другим. Питерсон не является ни расистом, ни женоненавистником. Он консерватор. Он кажется довольно приятным человеком. Но больше о нём нечего сказать. Злобная толпа почему-то сделала из него символ того, что ей чуждо. Отделите от Питерсона его врагов, и он окажется очень бледным примером очень старого явления — автора книг вроде “Помощи себе” Сэмюэля Смайлса или “Силы момента” Экхарта Толле, которые обещали простые решения сложных проблем. Обещали Правила Жизни, как если бы они существовали.
Само по себе присутствие знаменитостей на сцене значило значительно больше, чем всё, что они говорили. Но в тот вечер был один по-настоящему восхитительный момент. Он пришёлся прямо на конец вступительного тридцатиминутного выступления Жижека.
“Вероятно, мы движемся в сторону апокалипсиса”, сказал он. И Питерсон с ним согласился: “Для меня неясно, сможем ли мы решить проблемы, стоящие перед нами”. Они оба называют себя “радикальными пессимистами” в отношении людей и мира. Это заставляет задаться вопросом о ярости, окружающей все сегодняшние публичные дискуссии: мы кричим друг на друга, потому что мы не согласны или потому что мы согласны и не можем найти решения проблемы?
Оба этих человека знают, что их время ушло. У них нет ответов на реальные проблемы, которые стоят перед нами: экология и рост могущества Китая как успешного капиталистического государства без демократии. (Сам по себе успех Китая превращает в анекдот исходную точку дебатов: устаревшее разграничение между коммунизмом и капитализмом). И они не могут взглянуть в лицо реальности или будущему. Поэтому они отступают.
Питерсон отступает в “полноту личности” и иудохристианские ценности, какими он их видит. Жижек сейчас в большей или меньшей степени — воплощение ностальгии поколения Х, живой сувенир из тех времён, когда вы могли сидеть в баре вашего колледжа и развлекать друзей-студентов историей о преподе из Восточной Европы, который ел на улице два хот-дога.
К сожалению, этот краткий момент противостояния их общей беде не мог продолжаться долго. Они вернулись к их привычной теме: кто является врагом? Жижек спросил, кого Питерсон имел в виду под культурными марксистами, поскольку постмодернистские мыслители вроде Фуко не имеют никакого отношения к марксизму. Питерсон — эксперт хотя бы по этому вопросу. Он представил краткую историю французских критических теоретиков, которые в 1960-х перенесли категории классового угнетения на групповое угнетение.
И они оба согласились, не могли не согласиться, что в этом виновны “академические левые”. Казалось, они верили, что “академические левые”, кем бы они ни являлись, это какая-то всемогущая культурная сила, а не беспомощная усыхающая коллекция маленьких бесполезностей, как это есть на самом деле.
В этом и состоит главная ирония дебатов. Становится ясно: они верят, что они — жертвы культуры виктимизации. Они изображают из себя жертв точно так же, как и их враги. Это всё, что можно сделать в данный момент.
Дебаты Питерсона и Жижека под конец напоминали скорее не поединок боксёров-тяжеловесов, а теннисный турнир Большого Шлема. Не могу сказать, чтобы я был разочарован. Я увидел “дебаты века”, дебаты нашего века. От них несло палёными чучелами. Всё предельно серьёзно, куча больших цифр, но слишком мало внутреннего содержания.
Английский оригинал текста опубликован на сайте Гардиан. Перевод на русский язык — С. Спариш, специально для сайта “Народная Грамада”. Перевод может свободно использоваться со ссылкой на сайт.
