Однажды я работала на подготовке к открытию нового магазина одежды New Yorker. Наша нехитрая миссия заключалась в том, чтобы доставать одежду из коробок, прикреплять к ней штучки против воровства (как они там по-русски называются), складывать или развешивать вещи.
Мы работали хоть и много часов подряд, но с минимальной бельгийской, то есть достойной, оплатой, с положенными по закону перерывами. Ну а общий контекст нашего социального положения заключался в том, что мы при желании могли себе позволить покупки в магазинах того же торгового центра, обед в столовой самообслуживания рядом, кофе в кафешках.
Вся одежда из коробок была сшита в Бангладеш. Я попыталась представить наших невидимых коллег из Бангладеш, тех, руки которых касались тех же коробок и кусков ткани, что и наши. Задавая своей фантазии вопросы: а как они выглядят? А чем живут, какие у них ценности? Но ещё более было интересно, сколько они работают, сколько за это получают, и что могут себе позволить за свою зарплату.
Конечно, то, что сети магазинов более выгодно транспортировать всю эту одежду аж из Бангладеш, чем сшить ее хоть немного поближе — не означает автоматически эксплуатации; но это вызывает вопросы. Тем более что одежда, которую мы раскладывали были качества… нет, не плохого, — но по некоторым моментам, по некоторым швам, можно было предположить, что швеи вынуждены работать очень быстро…
Ответ на вопрос, как они выглядят, я увидела на фотографии над статьей о забастовке и демонстрации швей из Бангладеш. Некоторые из них были в респираторных масках, что указывает, как я поняла, на то, что активизм и забастовки для них рискованны.
Вопрос о мечтах и ценностях — вопрос творческий, но отчасти глупый, так как мой мигрантско-мультикультурный опыт показывает, что везде все люди разные.
Ну а на третий вопрос даёт доклад Oxfam. Многие женщины в Бангладеш начинают работать в 11-14 лет, работают по 11 часов, могут быть в любой момент уволены, а их зарплаты не хватает даже на еду. Плюс порой они подвергаются на работе вербальному и физическому насилию. А борьба за свои слабо защищённые права для них рискованна.
В свете последнего особенно радует и восхищает то, что эта борьба все же ведётся.
Проблема эксплуатации в разных уголках Земли стала уже предметом не отвлеченных лозунгов, а повседневной практики: рубашка на нашем теле сшита женщиной из Бангладеш, качество жизни и защищённость прав которой заставляют желать лучшего.
Именно к этому я и призываю: желать лучшего.
Признавать существование проблемы эксплуатации и не нормализовать ее. Признавать необходимость поддержки борьбы за социальные права во всем мире, солидарности трудящихся.
Я не склонна считать, что мы должны непременно делать что-то сверх этого. Точнее, как человечество — должны; но каждый отдельный человек не может интересоваться и заниматься всеми социальными проблемами сразу. Мы не всегда и не во всем можем преодолеть условия, в которых существуем. Нельзя требовать от человека отказа от дешёвых вещей там, где это ударит по его качеству жизни. Более того, не всегда можно и от босса требовать, чтобы он взял и перестал нанимать людей за маленькую зарплату: он существует в сегодняшнем контексте рынка, и не всегда может платить больше.
Другое дело, что наш гипотетический босс уж точно может не усердствовать в эксплуатации, не увольнять за активизм, не демонизировать профсоюзы, не осуждать других людей за нежелание жить и работать в условиях, которых он не хотел бы для себя и своих близких. Ну а гипотетический покупатель, то есть мы с вами, можем перестать косо смотреть на иммигрантов — в частности из тех стран, из которых к нам приплывает доступная одежда — и не криминализировать их желание переместится туда, где условия жизни лучше.
Мы можем также молиться о том, чтобы у людей было побольше храбрости и вдохновения для борьбы против угнетения, об успешности этой борьбы. Мы может отыскивать и распространять информацию о несправедливости, поддерживать людей и организации которые с ней борются, проявлять международную солидарность от петиций до финансовой помощи, участвовать в бойкотах или наоборот покупать там где это этиченее, и т.д. Все это мы не должны, а именно можем.
Единственное, чего я считаю нужным от нас всех требовать — это не борьба против зла, а отсутствие его поддержки путем нормализации.
Информация об эксплуатации швей во Вьетнаме, Эфиопии и Бангладеш, как и любая другая информация об ужасах в далеких странах, с которыми мы соединены множеством невидимых нитей — а то и нитей вполне видимых, из которых состоит наша одежда! — это, с одной стороны, тяжёлая и скверная новость.
Но за нею стоит и другая новость, хорошая: ведь если мы об этом узнали, значит, против этого ведётся борьба! Значит, общества в этих странах заинтересовались проблемой настолько, что обсуждают ее так громко, что даже до нас долетает!
Надеюсь, что хорошие условия труда и высокое качество жизни работников станет всё лучше продаваться — то есть, будет все больше известно, у кого сколько зарабатывают; так что хорошие условия труда будут хорошей рекламой фирмы, а безобразия дикого капитализма — выливаться в дикие убытки.
Но главное — надеюсь, что все люди получат реализуемое право на свободный и хорошо оплачиваемый труд в хороших условиях, свободное время, полноценное качественное питание, доступ к образованию, культурной и политической жизни. А также — такие социальные гарантии, при которых работа перестанет быть вопросом выживания. Да, это возможно. Более того, мне посчастливилось жить в стране, где это уже большой частью, слава Богу, реализовано.
About The Author
