150 лет с момента выхода первого тома «Капитала» – повод не только вернуться к изучению этой фундаментальной работы, но и оглянуться на то, что происходило с левой теорией и вытекающей из нее левой практикой за последние полтора века.
Давайте, для начала, задумаемся над этой огромной цифрой – 150 лет – и над тем, сколько исторических событий произошло с того момента. Но, несмотря на это, «Капитал» остается одной из самых актуальных книг нашей эпохи. Это подтверждается ростом продаж «Капитала» в Латвии, Великобритании, Германии и других странах. Именно в этом состоит величие исследований Маркса и одновременно трагедия. Оставаясь одной из наиболее важных для левого движения работ, «Капитал» Карла Маркса создал почву не только для развития коммунистической теории и подъема рабочего движения, но и для возведения марксистской теории в догму, которая, по мнению левых догматиков, якобы не подлежит переосмыслению и критической оценке.
Догматизм характерен не только для марксистских левых, но и для других представителей левой мысли, в том числе для тех, кто называет себя «антиавторитарными левыми» и, казалось бы, к догматизму не должны быть восприимчивы.
Чтобы детально и всесторонне разобрать проблему левого догматизма, для начала нужно уяснить, что мы понимаем под самим понятием «догматизм».
Достаточно точное определение, которое позже было воспринято диалектическим материализмом, дал догматизму Гегель как одностороннему рассудочному мышлению, которое догматически принимает только одну сторону диалектического противоречия и, как таковое, противостоит диалектике. Но все определения догматизма сходятся в одном – в наличии якобы непреложных истин, которые, по мнению догматиков, незыблемы и не должны подвергаться критике. Догматик не обязательно всегда некритичен к своим взглядам и может даже критиковать догматизм. К примеру, один из классиков марксизма Энгельс, опасаясь превращения марксистского учения в догму, в своем письме немецкому социал-демократу Фридриху Зорге впервые озвучил фразу, ставшую крылатой благодаря ленинскому прочтению этой фразы: «Марксизм не догма, а руководство к действию».
Но и эту фразу догматики поставили себе на службу. Признавая необходимость творческого развития теории, догматик непременно будет опровергать одну якобы непреложную истину другой якобы непреложной истиной, слова одного великого теоретика прошлого он будет «творчески развивать» с помощью слов другого великого теоретика. Иначе говоря, творческое развитие в его понимании будет выглядеть как опровержение одной догмы другой догмой.
Для того, чтобы понять, почему левый догматизм так стремительно овладевает умами, достаточно посмотреть на состояние левого движения, в котором оно находится на сегодняшний день.
Во-первых, заучивание некоторых постулатов марксизма «наизусть», на первый взгляд, объясняет все стороны реальности и дает комплексную картину происходящего, не оставляя человеку необходимости в какой-либо самостоятельной умственной деятельности. Иными словами, догматизм просто-напросто легок для восприятия и ставит перед своим носителем всего одно требование – выучить марксизм наизусть, что, конечно же, сложно, но значительно легче, чем его понять.
Во-вторых, заучивание непреложных постулатов избавляет от необходимости постоянной политической практики, а любые провалы «традиционных» активистских практик легко оправдываются тем, что якобы необходимые объективные предпосылки не созрели и поэтому субъективные можно оставить в стороне. А при возникновении очевидного несоответствия теории и практики любая удобная цитата из трудов классиков снижает когнитивный диссонанс в сознании догматика.
В-третьих, левый догматизм неизбежно создает образ врага и делит все левое движение на «правильных» и «неправильных» левых. Таким образом, вместо осуществления своих программных целей и установок, левые догматики бесконечно критикуют друг друга. Нечто подобное описывал Эрих Фромм, когда попытка преодолеть собственное отчуждение выливается в стремление слиться с группой, категорически противопоставив себя при этом другой группе, отказавшись от своих чувств и мыслей. Такого рода конформизм статичен, а не периодичен и удобен для догматизированного сознания тем, что устанавливает обязательный образец. В данном случае, идейно- теоретический.
В-четвертых, догматизм часто возникает в попытке найти идеал успешной практической реализации своей теории и уверовать в то, что таковая имело место быть, не воспринимая ее критически, игнорируя изменившиеся исторические обстоятельства и явные шероховатости социального приложения. Эта причина, как и любое конструирование мифа, напрямую связана со страхом допустить малейшую возможность того, что привычные идеологические клише могут не работать. Отчасти эта «социальная ностальгия», предлагающая вернуться в будто бы «идеальное» прошлое, которого, возможно, никогда не было, напоминает библейский миф о изгнании Адама и Евы из Эдема. И для того, чтобы доказать, что такой эталон когда-либо существовал, теорию изгибают под удобным для восприятия углом и замораживают в таком состоянии навсегда, подкрепляя уместными аргументами из работ известных марксистов и других левых теоретиков, нередко взаимоисключающих, но обязательно взаимоопрадывающих теорию и практику. То есть неверные представления о теории оправдывают неверные представления о практике и наоборот.
Заканчивая рассматривать причины распространения догматизма, следует сказать, что он имеет под собой не только субъективную основу, но и объективную. Почти все левые, вне зависимости от представляемой ими традиции, сходятся в том, что капитализм не работает и требует замены более совершенной системой. Почти все левые сходятся в том, как будет выглядеть это новое, более совершенное устройство общества. Самый яркий пример – почти двухвековой конфликт марксистов и анархистов, где разница лежит лишь в вопросе отмирания государства, либо его отмены здесь и сейчас. Проблема лежит во взгляде на способ реализации левого проекта. Между признанием несовершенства капиталистической системы и переходом к новой, более совершенной, лежит целая пропасть, имя которой – практика. Взгляд на то, как заполнить эту пропасть, очень отличается у разнообразных левых тенденций и, к сожалению, в ряде стран Европы (особенно на постсоветском пространстве) радикальное левое движение, во многом, находится в достаточно плачевном состоянии именно из-за того, что наиболее общие закономерности объективной реальности рассматриваются без учета политической практики и без ее проделывания, так как эта практика считается зачастую «оппортунистической» или наоборот «сектантской» и, следовательно, якобы не заслуживает никакого внимания.
Хотя Маркс, которого некоторые левые так и стремятся возвести в неизменяемый и безжизненный Абсолют, в свое время, упрекая парижских рабочих в «глупости отчаяния», тем не менее, горячо поддержал их, когда пролетарское восстание Парижской коммуны стало свершившимся фактом.
Также в свое время Маркс, тот самый Маркс, которого пытаются возвести в догму, открыто выражал свои симпатии к организации «Народная воля», которая всеми мыслимыми и немыслимыми способами нарушала левые догмы, а к рафинированному марксисту Плеханову относился скептически.
В конечном итоге, в споре о первичности революционного движения и революционной теории мы не имеем ни того, ни другого. Но вместо этого имеем огромное количество самопроизвольных умствований, оторванных не только от реальности, здравого смысла и интересующих только их носителей, но также оторванных от того, что подразумевается под марксистской теорией, которая должна не только объяснять, но и преобразовывать мир.
Может показаться, что я пытаюсь приравнять понятие «догматик» к понятию «левый радикал». Но ничего подобного ввиду не имеется. Схоластическая борьба терминов, приправленная реформистской риторикой, ничем не лучше такого же рода «ультрареволюционных фраз». Благодаря чрезмерной задогматизированности левого движения, мы не имеем ни левых радикалов, ни левых реформистов. Зато псевдорадикалов и псевдореформистов, которые ,по сути, друг от друга не отличаются, но ведут непримиримую теоретическую войну всех против всех, у нас в избытке. Философ-постмодернист Жан Бодрийяр назвал бы это симулякром третьего порядка, т.е. искажением реальности и сокрытием непосредственного отсутствия этой реальности.
Само собой разумеется, что сшить все осколки левого движения воедино не представляется возможным, если кому-то показалось, что в этом и заключена суть доклада. Процесс деления левых течений начался в 1872 году и продолжается по сей день. Пытаться его остановить равносильно попытке отменить невесомость. Тенденции на объединение в левом движении существуют, но сегодня мы говорим не об этом, и это объединение возможно, скорее, на почве ситуативного единства действий, а не на единой теоретической платформе.
Дело состоит в том, что весь исторический опыт классовой борьбы, строительства справедливого общества (которые объективно до сих пор остаются единственными лабораториями по поиску верных рецептов) и работы классиков надо не только изучать, критически переоценивать, но и применять, отказываясь от всего, что не способствует реализации тех целей, которые мы называем программными.
В свое время марксизм XIX века был адаптирован под начало ХХ века, а позже был пересмотрен в 1960-х годах вовсе не из-за того, что предшествующие формулировки казались неактуальными и были не вполне удобными для споров на конгрессах Интернационала. Большим прогрессом для всех левых сил станет отказ от споров о первичности или вторичности теории и практики и признание их безусловной взаимовлияемости.
«Практика – критерий истины» – одно из любимых изречений тех, кто называет себя марксистами и левыми вообще. Но ведь любая практика берет свое начало в теории, которая обосновывает ее применение, а теория, в свою очередь, берет начало в объективной реальности и реальных обстоятельствах. Это стоит признать и принять, если мы не хотим заниматься начетничеством, которым и занимаются разномастные левые догматики.
Я позволю себе небольшую аллегорию. Представим, что нам необходимо сбить ящик, с использованием молотка и гвоздей. И если мы будем мыслить диалектически, по-марксистски, то мы просто возьмем и соберем этот ящик. Изучим инструкцию и все сделаем. Догматик-радикал будет сидеть, смотреть на молоток и рассказывать, как этим прекрасным революционным молотком мы когда-нибудь соберем этот ящик. Догматик-реформист обратит внимание на отсутствие молотка и будет думать, как все это сделать без молотка, вместо того, чтобы сходить за молотком. А неомарксист будет сидеть и переписывать инструкцию.
Философия марксизма всегда формировалась на критике предшествующей философии, и критика собственного мировоззрения придает единство нашей идеологии. Я ни в коем случае не призываю полностью отказаться от марксизма. Так как догматизм зачастую возникает от незнания марксизма, когда человек мыслит исключительно цитатами. Наиболее яркий пример – это советская номенклатура, которая абсолютно не знала ни работ Маркса, ни работ Ленина, но очень умело пользовалась цитатами и бесконечно производила догматизм.
Все, что я хочу сказать, это то, что левым надо меньше спорить о теории, и полезны только те теоретические споры, которые ориентированы на практическое применение этой теории.
Сейчас я выскажу одну крамольную мысль. Один английский буржуазный политик, который не имеет отношения к левому движению, конечно, очень хорошо охарактеризовал Владимира Ильича Ленина как политика: «Оружие Ленина – это логика, а его логика – это оппортунизм». И левым, наверное, надо больше заниматься оппортунизмом. И как практика, так и теория должны зависеть от внешних обстоятельств. К примеру, радикальные времена требуют радикальных решений, но если прямо сейчас я приду и начну рассказывать рабочим о революции, то они меня могут просто не понять. Но даже самая прогрессивная левая теория рискует в итоге оказаться задогматизированной.
Павел Каторжевский, Член бюро минской городской организации Белорусской партии левых «Справедливый мир».
Впервые опубликовано в Бюллетене ЦК партии “Справедливый мир” “Новый Товарищ” Октябрь 2017
About The Author
