Тарас Билоус. Почему Гитлер не был левым: политический спектр и научный подход

5 декабря 2018 года VoxUkraine опубликовал результаты исследования высказываний кандидатов в президенты Украины, целью которого было определение их идеологии. Согласно с их анализом, все кандидаты оказались… социал-демократами. Даже Петро Порошенко, который, по словам авторов, «редко говорит о повышении заработных плат и пенсий» и «часто артикулирует свою приверженность идеям рыночной экономики»,поддерживает приватизацию и свободу бизнеса. ¹

На следующий день журнал “Новое время” публикует лонгрид на основе этого исследования, в котором уверенно заявляет: «Украина « страна левых политиков». Даже больше, «весь отечественный политический спектр, если говорить о рейтинговых кандидатах, вкладывается в рамки позднего Советского Союза». Ответа на логичный вопрос, почему же тогда кандидаты не критикуют капитализм, автор не даёт, зато сразу поспешил успокоить: на самом деле,  «это не социализм, а классический популизм». ²

Итак, тезис, который стал популярным среди украинских либералов, получил весомое обоснование в респектабельных изданиях. Но насколько он корректен? Давайте критически рассмотрим исследование, релевантность самого разделения на левых и правых в мировой и украинской политике, а также его проблематичные аспекты.

Политический компас согласно VoxUkraine. Автор — Наталка Чех

Политический компас и методология VoxUkraine

По утверждению авторов, в исследовании они опирались на методологию международного проекта Manifesto. Тимофей Брик во время презентации результатов заявил, что они «пытались убедиться», не натягивают ли они «западную методологию прямо за уши на украинские реалии». К сожалению, об адаптации методологии к украинским реалиям авторы написали только то, что они исключили из результатов высказывания из подкатегорий «Негативное отношение к военной политике», «Мир как общая цель», «Позитивное отношение к военной политике», поскольку они «порождали аномальные сдвиги». То есть они просто пренебрегли самым острым вопросом украинской политики — одним из немногих, которые действительно отличают кандидатов. Их право, к этому мы ещё вернёмся в конце статьи.

А пока стоит обратить внимание на важный факт, который авторы забыли сообщить читателям: проект Manifesto не использует «политический компас”. Это может стать неожиданностью для многих читателей, но вопреки популярности во всемирной паутине, в научных кругах двухмерный компас с экономической и политической шкалами не является господствующим подходом. В частности, в проекте Manifesto используется единая лево-правая шкала RILE. Позиция определённой политической силы (или отдельного политика) на ней рассчитывается в зависимости от 13 «правых», 13 «левых» и 31 «прочей» категории, к которым могут принадлежать политические высказывания. К левым категориям в этом подходе принадлежат, в частности, антиимпериализм, антимилитаризм и апелляция к трудящимся (labour) слоям общества (Budge 2013: 4–5). Этот подход часто критикуют и предлагают различные альтернативы ему. Представители же самого проекта Manifesto отвечали, что учёные могут его адаптировать к своим исследованиям так, как считают нужным (Budge 2013). Поэтому авторы VoxUkraine имели полное право использовать другой подход, но про это стоило сообщить.

VoxUkraine первыми адаптировали «политический компас» к нашим реалиям и популяризировали этот подход в Украине. Но насколько корректно они это сделали? Прежде чем перейти к обсуждению горизонтальной оси, которая интересует нас в первую очередь, стоит сказать несколько слов про вертикальную. Авторы исследования охарактеризовали принцип размещения на ней как «взаимоотношения государства и гражданина, сюда попали высказывания кандидатов в духе невмешательства государства или, наоборот, её участия в жизни людей». «Чем выше политик, тем больше он говорил про необходимость “сильной государственной руки”… мог поддерживать разные варианты цензуры и ограничения свобод, выступать против ЛГБТ и мигрантов». В этом моменте возникают сомнения, задумывались ли авторы над вопросом, как влияет на отношения государства и гражданина политика в отношении мигрантов, которые не являются гражданами этого конкретного государства. Или если один политик поддерживает легализацию однополых браков, а другой — против, то кто из них выступает за увеличение участия государства в жизни людей? Я совсем не хочу сказать, что политику, направленную против мигрантов или ЛГБТ, нельзя называть авторитарной. Но это демонстрирует один из недостатков их подхода — его государствоцентричность. ³

Критерием размещения на горизонтальной лево-правой оси авторы VoxUkraine назвали «участие государства в экономике» — чем левее кандидат, тем большее вмешательство государства в экономику (интервенционизм) он поддерживает. Это может стать ещё одной неожиданностью для многих читателей, но такой подход также не доминирует в науке. Более того, многие учёные его просто отвергают. Например, польский историк Томаш Стрыек утверждал, что этот «предложенный либертарианцами подход… как сугубо идеологизированный стоит оставить за границами науки» (Стрыек 2013: 133). Он имеет очевидные проблемы: что делать с анархизмом, который стремится уничтожить государство как таковое, но считается левой идеологией? С другой стороны, фашизм, который обычно зачисляют в ультраправые движения, согласно с этим подходом, должен принадлежать к левым. Ведь классические фашистские движения призывали к активной экономической политике, критиковали капитализм, а когда приходили к власти, действительно проводили интервенционистскую политику.


Сторонники независимости Каталонии из «Кандидатуры народного единства» (CUP)

Под конец стоит кратко упомянуть национализм, который на политическом компасе VoxUkraine расположен сверху (напротив анархизма). Как правильно отмечал Алексей Гарань во время  обсуждения исследования, хотя в современной Украине слово «национализм» ассоциируется с праворадикалами, это ошибочный подход. Национализм может быть левым и правым, демократическим и авторитарным, умеренным и радикальным. Можно вспомнить современную Каталонию, где самая националистическая партия  — «Кандидатура народного единства» (CUP) — одновременно самая левая. Её основной лозунг — «Независимость. Социализм. Феминизм». Другой известный пример  — ирландская левонационалитическая «Шинн Фейн». Действительно, большинство националистических антиколониальных движений имели скорее левую окраску. Для современной украинской аудитории это может звучать странно, непривычно и «неправильно». Столь же дикой для западноевропейской или американской может выглядеть наша идеологическая палитра. Но в действительности ни тут, ни там нет ничего объективно неправильного, это лишь следствие определённых исторических обстоятельств и политической борьбы. «Неправильной» тут для каждого человека может быть слабость определённой политической силы и её несоответствие субъективным стандартам.

А что действительно неправильно, это когда учёные не задумываются над базовыми вопросами и не могут адекватно приспособить методологию к местным условиям.

Политический спектр и исторический подход

Если не вмешательство государства в экономику является основным критерием для разделения на левых и правых, то что тогда? Или единого критерия нет? И актуально ли это разделение вообще? Ответ на последний вопрос даёт сама жизнь. С XIX столетия дихотомия левых и правых продолжает быть основным критерием политического размежевания, по крайней мере в большинстве либерально-демократических стран. Хотя в 1970-х годах некоторые авторы, как Рональд Инглегарт, предсказывали кардинальную смену общественных расколов, следующие десятилетия показали, что они ошибались. Постматериалитические ценности не вытеснили социально-экономические вопросы, а лишь дополнили их и были поглощены лево-правой дихотомией (Rosas & Ferreira 2013: 10–12; Тугал 2017: 197). Даже такая проблема, как климатические изменения, имеет кардинально разные ответы «слева» и «справа».

Характерно, что когда дихотомия правых и левых отходит на второй план, то чаще всего это связано с национальным вопросом. Как в упомянутой выше Каталонии, где места в парламенте распределяются вопреки европейским традициям: слева сидят сторонники независимости (левые и правые), а справа — сторонники единой неделимой Испании (левые и правые). В Ирландии наследие гражданской войны 1922–1923 годов и «ольстерская проблема» также накладывали свой отпечаток на политические процессы. Национализм был и остаётся главной силой, способной разрушать логику «классического» политического противостояния. Во время национальных конфликтов он влияет на консерваторов, либералов и социалистов и наносит удар силам, которые пытаются сопротивляться его логике. Другими весомыми факторами, которые могут вносить свои коррективы, являются религия и авторитарный режим.

Что касается основного вопроса, то я сторонник подхода, предложенного итальянским философом Норберто Боббио, согласно которому ключевым критерием является отношение к идее равенства  (Боббио 2003). Определение Боббио, которое он дал во время итальянской дискуссии по этому вопросу в 1990-х, стало классическим, а самого исследователя иногда называют главным участником дискуссии про смысл разделения на левых и правых (Rosas & Ferreira 2013: 6, 22). Были и довольно успешные попытки применить этот подход к данным проекта  Manifesto (Jahn 2011). В рамках этого подхода вмешательство в экономику также рассматривается как левая политика, но только если его целью является уменьшение социального неравенства. Это не значит, что правые не могут апеллировать к идее равенства. Ведь, по словам Боббио, «понятие равенства относительное, а не абсолютное». Например, если единственная разница между политическими программами состоит в том, что в первой декларируется гендерное равенство, а в другой — нет, то первая будет левее (при прочих равных условиях). Аналогично и с другими видами (не)равенства. Равенство «зависит по крайней мере от трёх переменных…: субъектов распределения благ; благ, которые распределяются; критерия, на основе которого осуществляется распределение» (Боббио 2003).

Тут мы подходим к важной проблеме: где центр? Если равенство — универсальный критерий для определения позиции на политической шкале, то где проходит граница между левыми и правыми? Или между левоцентристами и радикальными левыми? Между ультраправыми и просто правыми? По моему мнению, универсальных объективных границ просто нет. ⁴ Но значит ли это, что каждый из нас может проводить границы там, где захочется? Тут стоит вспомнить, что разделение на левых и правых — это не только аналитический инструмент. Это принцип, по которому обычно происходит размежевание в реальной политической борьбе. И сами эти границы также являются объектом борьбы. Вопросы, вокруг которых происходит размежевание, могут сказать про общество не меньше, чем то, кто именно побеждает в борьбе: те, кто называют себя левыми или правыми. Точно так же границы и критерии, которые выбирают учёные, могут много сказать про них самих. Исследование VoxUkraine больше говорит не про украинских политиков, а про взгляды его авторов. 

Границы — далеко не единственный неоднозначный вопрос в этом подходе. Очевидно, что в обществе есть очень разные неравенства. Если, например, одна партия выступает против гендерного неравенства, но игнорирует расовое, а другая выступает против расового неравенства, но игнорирует гендерное, то какая из них левее? Критерий равенства требует значительно более сложной методологии, чем вмешательство государства в экономику. Другой неоднозначностью является то, что одна и та же риторика может работать как на равенство, так и против него, в зависимости от ситуации. Например, национализм. Во времена своего появления на свет он был прогрессивной силой, которая рушила монархии и уничтожала старые сословные неравенства. Но вскоре правительства начали использовать его для укрепления своей власти. Но в руках национально-освободительных движений он и далее мог быть инструментом против неравенства. Точно так же и атеистическая критика религии может использоваться в эмансипаторской политике, но может и оправдывать империализм. Как и риторика в защиту прав ЛГБТ.

Исторические обстоятельства часто способствовали тому, что за левыми и правыми силами закреплялись определённые черты. Например, во Франции XIX столетия левых часто называли «партией Движения», а правых — «партией Порядка» (Репа 2017:12). Но эти характеристики второстепенны и в других обстоятельствах не имеют смысла: когда правые переходили в наступление, левые могли сопротивляться переменам. Использование религии для легитимизации власти привилегированной верхушки приводит к распространению антиклерикальных настроений среди левых. Но когда в Латинской Америке католические священники стали серьёзно относиться к словам Христа про помощь обездоленным и возникла теология освобождения, а ультраправые парамилитарес убивали священников как «коммунистических агентов», это приводило к иным последствиям. Вряд ли антиклерикализм был бы общепризнанным левым принципом в стране, где главной силой на левом фланге политикума была бы христианско-социалистическая партия.

Это не значит, что все остальные вопросы имеют значение лишь с оглядкой на то, как они влияют на (не)равенство в обществе. Вопросы свободы и контроля, индивидуализма и коллективизма, универсализма и партикуляризма, рациональности и иррациональности также имеют собственное значение. Много политических вопросов можно одновременно сформулировать и в категориях равенства, и в категориях свободы (или чего-то другого). Например, упомянутые в первой части права ЛГБТ и мигрантов (и политика, направленная против них, является и правой, и авторитарной). Но ни одно из этих альтернативных вопросов не соответствует лево-правой шкале. Более того, на оси индивидуализм-коллективизм расстояние между различными течениями анархизма (даже без «анархо-капитализма») может быть большим, чем между социализмом и либерализмом. А консервативная философия Ницше, возможно, была более индивидуалистической, чем либерализм. Тот факт, что сам вопрос равенства чаще всего является ключевым в политическом размежевании, свидетельствует о его важности в наш исторический период. Одна из проблем «политического компаса» состоит в том, что две оси обычно трактуются как равнозначные, хотя политическая практика свидетельствует о другом. Вторую ось впервые предложил политический психолог Ганс Айзенк в 1954 году (Rosas & Ferreira 2013: 16). Можно предложить ещё третью, четвёртую и пятую. Но важно, чтобы они не девальвировали главную — лево-правую.

Рассмотрим теперь валидность критерия равенства на одном примере, благодаря которому и появилась дихотомия правых и левых в политике. 11 сентября 1789 года в Париже во время заседания Национального учредительного собрания «депутаты, которые представляли третье сословие и выступали за радикальные изменения в обществе, заняли место слева от главы; справа в тот день сели те, кто голосовал за наделение короля правом вето» (Рєпа 2017: 11). Грубо говоря, граница между левыми и правыми тогда фактически проходила между демократами и монархистами. Как тут работает наш подход? Левые тогда выступали за гражданское равенство. Как тут работает либертарианский подход? Никак. Так что, наверное, можно согласиться с Норберто Боббио, что «равенство — единственный критерий, который сопротивляется временной эрозии» (Боббио 2003). Но почему дихотомия левых и правых появилась именно тогда? Тут стоит обратить внимание на важные перемены, которые состоялись во Франции перед упомянутым выше голосованием. А именно на превращение Генеральных штатов в Национальное учредительное собрание. До этого в Генеральных штатах места определялись пр рангу: король, его семья и министры сидели в центре и были отделены от делегатов трёх сословий. Места для остальных зависели от сословия, которое они представляли (Rosas & Ferreira 2013: 4). Революция разрушила этот устоявшийся порядок и уравняла всех делегатов, которые теперь должны были представлять не отдельные сословия, а всю нацию. Именно тогда, в ситуации появления представительной демократии в современном её виде, члены учредительного собрания спонтанно сгруппировались по новому принципу, который имеет не вертикальный, а горизонтальный характер. А со временем эта дихотомия постепенно расширилась за границы парламента. ⁵

Завершая рассмотрение общетеоретических вопросов, стоит заметить, что «отцы-основатели» либертарианства Людвиг фон Мизес и Фридрих Хайек не были авторами и сторонниками подхода, использованного авторами VoxUkraine. Они выступали против коллективизма, социализма и государственного вмешательства в экономику, но не делали интервенционизм критерием разделения на левых и правых. Напротив, Хайек указывал, что вмешательство государства в экономику далеко не всегда направлено на выравнивание доходов и мог писать про «социалистов левого и правого типа» (Хайек 2005: 57, 62). Мизес верно отмечал, что «неправильно отождествлять интервенционизм с социализмом» и что «в своей самой сильной и чистой форме социалистическая идея больше не имеет ничего общего с идеей перераспределения »(Мизес 1994: 335, 39). Он критиковал социально-экономическую политику Бисмарка (которые нынешние либертарианцы иногда называют «левой» и «социалистической»), но одновременно писал про поражение немецкого либерализма «от оппонентов “справа” (Бисмарк) и “слева”» (Мизес 2011: 362). В 1927 году Мизес писал про фашизм как тактику правых партий и заявлял, что «фашизм и близкие ему движения… исполнены наилучших намерений и… их вмешательство на данный момент спасло европейскую цивилизацию» (Мизес 2011: 97, 101–102). Лишь со временем он фактически поставил знак равенства между фашизмом и коммунизмом, заметив одновременно, что «победа фашистов была не причиной, а следствием поражения коммунистов» (Мизес 1994: 364). Я не сторонник этих мыслителей, но стоит признать, что они значительно лучше разбирались в вопросе, нежели современные украинские поклонники сектантского творчества Айн Рэнд.

Жак-Луи Давид «Клятва в зале для игры в мяч»

Далее рассмотрим фашизм, который в интернете также любят называть левым.⁶Но если вас не интересует эта тема — смело переходите к последнему разделу, посвящённому украинской политике.

Фашизм и политический спектр

Для начала отметим, что вопреки заезженному тезису «фашизм был в Италии, а в Германии был нацизм, это разные явления», в науке господствует иной взгляд. Итальянский фашизм, немецкий нацизм и подобные тенденции большинство учёных, которые исследуют эти темы, причисляют к одному типу общественно-политических движений, который часто называют «родовым фашизмом» (generic fascism). ⁷ Тут можно уже говорить про определённый научный консенсус (Гриффин 2013: 108–112). В то же время по вопросу, который нас интересует — место фашизма на лево-правой шкале, — мнения несколько расходятся. Но идея, что фашизм стоит причислять к левым движениям, возможно, наименее представлена. Большинство учёных её просто игнорируют или отбрасывают как ненаучную. Но перейдём от ссылок на авторитеты к аргументам.

Одним из аргументов, которые любят приводить сторонники тезисов про «левизну» фашизма или родство фашизма и коммунизма, есть его левые источники. Среди деятелей фашистских движений межвоенного периода действительно было много бывших социалистов. Самым известным из них, безусловно, был лидер итальянского фашизма. Консервативный историк Ричард Пайпс даже заявлял, что «ни одна влиятельная фигура среди социалистов Европы перед Первой мировой войной не имела большего сходства с Лениным, чем Бенито Муссолини» (Пайпс 2005). Но тут нельзя игнорировать раскол европейского социалистического движения во время этой самой войны. Тогда его левое крыло заняло антивоенную интернационалистическую позицию, а правое — забыло свои вчерашние заявления и поддержало правительства своих стран. В той ситуации упомянутые выше деятели заняли крайние противоположные позиции: Ленин не просто выступил против войны, а желал поражения Российской империи в ней, тогда как Муссолини призывал итальянское правительство, которое сначала провозгласило нейтралитет, принять в ней участие. Муссолини представлял наиболее националистическое течение в тогдашнем итальянском социалистическом движении, за что и был исключён из партии но не так уж и много лидеров фашизма имели левый бэкграунд. ⁸В частности, его не имел Адольф Гитлер. А среди участников фашистских движений его имело ещё меньшая часть людей. Более того, фашизм имел не только социалистические истоки, но и либеральные (Landa 2010) и консервативные.

Выше уже говорилось, что национализм не имеет своего собственного места на лево-правой шкале. Теперь стоит рассмотреть этот вопрос немного детальнее. Национализм утверждает принципы, согласно которым национальные и политические единицы должны совпадать, а преданность своей национальной общности должна перевешивать иные лояльности (Лахман 2016: 23; Геллнер 2003: 29). Но они не дают ответа на вопросы, как именно должно быть организовано общество. ⁹ Поэтому на практике национализм обычно объединяется с какой-то из макроидеологий — либерализмом, социализмом или консерватизмом. Но в рамках определённого националистического движения может быть значительный разнобой мнений по идеологическим вопросам, ведь его участников обычно объединяет преданность нации. Тут это важно, поскольку все фашистские движения межвоенной Европы были националистическими и у многих из них были разные течения. В НСДАП было «левое» крыло, лидерами которого были братья Штрассеры, а в Итальянской Национальной фашистской партии — синдикалистское крыло. Левыми они были в границах своих партий, но какое их место в общем политическом спектре — сложный и интересный вопрос, на которой я не буду пытаться дать ответ в этой статье. К сожалению, хотя фашизм в целом трудно назвать обделенным внимание учёных, исследований именно этих политических тенденций явно недостаточно. Социолог Дилан Райли, указывая на их неспособность добиться массовой поддержки рабочего класса, утверждал, что «крах  этих “левофашистских” попыток, которые можно было бы плодотворно сравнивать с перонизмом… является центральным для понимания дальнейшего курса межвоенных фашизмов» (Riley 2018: 14–15). Тут важно отметить, что ни в одном из успешных фашистских движений левое крыло не победило, а в Третьем Рейхе после «Ночи длинных ножей» от него вообще ничего не осталось. Далее будет идти речь только про мейнстрим фашистских движений.

Гитлер и Муссолини, июнь 1940 года

Другая важная проблема связи фашизма и национализма — международное измерение. Вопросы внешней политики часто опускают при обсуждении позиции определённой силы в политическом спектре, поскольку это ещё больше всё усложняет. Но его нельзя игнорировать. Для многих это прозвучит странно, но, по моему мнению, националистические движения можно условно поделить на универсалистские и империалистические. Хотя национализм обычно ассоциируется с партикуляризмом, видение мира, разделённого на равноправные национальные республики,есть одновременно националистичным и универсалистским. Его обычно разделяли национально-освободительные движения. Тогда как другие националистические движения поддерживали империалистическую политику, которая усиливала глобальное неравенство. Таким образом, первый тип более левый, а второй — более правый. Фашистские движения обычно относились ко второму типу, самый ярким примером чего был нацизм. ¹⁰ Конечно, трудно не заметить заимствование фашистами риторики и тактики у социалистов, коммунистов и анархистов. Но это лишь тактика, в значительной степени направленная на «перехват игры у левых» (Лайонс 2011: 3). ¹¹ Сложнее вопрос с их экономической политикой. В Италии и Германии она существенно различалась, но в обоих случаях можно найти шаги, направленные на уменьшение неравенства. Тут возможны разные варианты, самый простой из которых — рассматривать это как левые элементы в политике правого правительства. Как и политика левых правительств иногда может приводить к увеличению неравенства. Кроме того, вопреки стереотипам, в 1930-х годах нацистская Германия была единственной западной капиталистической страной, которая проводила приватизацию предприятий, хотя эта политика и не была идеологически мотивированной (Bel 2010). ¹² Тут уместно сравнение с политикой уже упоминавшегося Бисмарка: система социальной защиты, которую он ввёл, была одним из инструментов борьбы против левых противников режима. Другим был закон против социалистов. В итоге, по моему мнению, нет весомых аргументов, почему мы не можем разместить фашизм на крайнем правом фланге политического спектра. В политической борьбе между правыми и левыми фашисты практически всегда были с первыми. За отдельными исключениями они категорически выступали против феминизма. Если они шли с кем-то на сотрудничество, то обычно это были правоконсервативные силы. И именно благодаря последним Муссолини и Гитлер возглавили правительства своих стран. Но они были радикальнее консерваторов и пошли значительно дальше. Что касается возражений отдельных учёных против размещения фашизма рядом с другими правоавторитарными движениями и режимами, от которых он существенно отличается (Стриєк 2013: 135), то на это можно ответить, что анархисты и коммунисты тоже существенно отличаются, но это не мешает им вместе быть на крайнем левом фланге.

Украинская политика и неопатримониализм

Так какие имеются основания называть нынешний украинский политикум левым? Первое, что стоит отметить: обращать внимание лишь на формальный фасад — бессмыслица, особенно на постсоветском пространстве. ¹³ Возможно, самая забавная часть статьи VoxUkraine — та, где они пишут, что «в Украине имеется существенная проблема с политической репрезентативностью. Проще говоря, претенденты на власть не представляют интересов молодёжи и той части общества, которая поддерживает либеральные ценности и правую экономическую политику». Читая это, хочется спросить у авторов, верят ли они, что Илья Кива в украинской политике представляет ту часть избирателей, которые считают себя социалистами? Если так, то пусть посоветуют тем, кто поддерживает правую экономическую политику, обратить внимание на Геннадия Балашова. Что касается молодёжи, то если верить соцопросам, Владимир Зеленский имеет самый молодой электорат. Похоже, значительная часть молодёжи наконец нашла кандидата, который должен представлять её интересы. Но что-то мне подсказывает, что авторам VoxUkraine не нравится такое представительство. Тогда, возможно, стоит признать, что в Украине проблемы со всей системой представительной демократии, а не с представительством либертарианцев?

Илья Кива

Едва ли не единственное, с чем я согласен в статье VoxUkraine — это с их выводом, что существенной разницы между проанализированными кандидатами в идеологическом плане нет. И не только между ними — практически все различия в социально-экономической политике украинских правительств в последние более десяти лет обуславливались обстоятельствами, внешним давлением и личными бизнес-интересами, а не разницей во взглядах. Есть ли вообще смысл говорить про идеологии политиков, если про них нам больше говорит их связь с той или иной финансово-промышленной группой? ¹⁴ В Украине политика работает но иным принципам, нежели в либеральных демократиях. «Различные клиентарно-патронажные сети олигархов под видом политических партий конкурируют в рамках формальных электоральных механизмов, но основной задачей и содержанием политической борьбы является захват и раздел государства для установления контроля за источниками ренты» (Фісун 2016: 10). Ничего общего с левой политикой это не имеет. Единственное серьёзное размежевание в украинской «большой» политике (и главный внутренний раскол в украинском обществе) связано с вопросом «Украина, Россия и Запад». Но это не про левых и правых, а про разные варианты национализма. Это не значит, что в Украине это разделение вообще не имеет смысла. Как минимум, он есть на уровне гражданского общества. В том числе, в случае с низовыми идеологическими партиями. Но тут возникает другая проблема, ведь как я уже отмечал в другой своей статье, из всех идеологических движений в Украине «за последние два десятилетия ультраправые оказались едва ли не единственными, кто… сумел построить массовую идеологическую партию, привлечь к ней молодёжь и достичь серьёзных электоральных успехов» (Білоус 2018). ¹⁵

Под конец кратко отвечу на предсказуемые комментарии, что в Украине «левая экономическая политика», о которой якобы свидетельствуют «высокие социальные расходы». Тут стоит снова посоветовать обращать внимание не только на фасад, но анализировать общество в целом. Сравнивая с другими странами не только часть государственных расходов, которая идёт на разные нужды, но и часть ВВП, которая идёт на них — например, на науку. А также соотношение частной и государственной собственности в экономике. Скажем, с Сингапуром, который у нас любят ставить в пример, или Норвегией, раз уже речь про социал-демократию. Не кричать про налоги для малого бизнеса, а обратить внимание на то, сколько их (не) платит крупный бизнес.

Тот самый, который потом использует свои сверхприбыли для захвата государства. Сколько благодаря этому недополучает государственный бюджет, из которого потом и финансируется социальная сфера. Хотя на самом деле не только из него. Ведь хотя у нас любят говорить о доле расходов на образование в госбюджете, значительно реже вспоминают, что доля домохозяйств в расходах на образование (по сравнению с государственной) в Украине значительно выше, чем в абсолютном большинстве европейских стран, и выше обычного в странах ОЭСР (Стадний 2015: 12-13). Если перестать смотреть только на цифры в государственном бюджете, а обратить внимание и на другие показатели, то станет очевидно, насколько Украина далека от социал-демократии.

С разделением на левых и правых в украинской политике проблемы уже не первое десятилетие. В годы Перестройки «правыми» иногда называли партийную номенклатуру и её сторонников, а «левыми» — «неформалов», хотя среди последних был представлен весь политический спектр, от анархистов до монархистов. Но уже вскоре «левизна» начала ассоциироваться с советским патриотизмом, и ключевым критерием разделения стало отношение к государству, которое ушло в небытие. Тем не менее, в 1990-х разделение было более адекватным. «Старые левые» тогда противостояли неолиберальным реформам, которые проводили правые. Ось противостояния изменилась в 2000-х годах, когда состоялось переформатирование политического поля и базовым стало разделение на «прозападных» и «пророссийских». Крупнейшая «старая левая» партия, КПУ, оказалась во втором лагере, вместе с главной политической силой отечественного крупного капитала. Когда СПУ пренебрегла новыми правилами и вступила в коалицию с ПР, чем успешно вычеркнула себя из «большой политики», её участие в Оранжевой революции и  «Украине без Кучмы» быстро забыли. А КПУ и ПСПУ скатились в (мало)российский шовинизм и мракобесие, поэтому «левизна» стала прочно ассоциироваться с пророссийскостью. После Майдана КПУ ушла с политической арены, и начали набирать силы две тенденции. В праволиберальных кругах стало модным называть «левыми» всех, кто не верит в магическую силу «невидимой руки рынка» и не призывает сокращать социальные затраты, а в праворадикальных — всех, кто выступает за права ЛГБТ и «европейские ценности». ¹⁶ Надеюсь, моя статья хотя бы немного поможет прекратить эту бессмыслицу.

Автор — Тарас Билоус. Статья написана для украинского левого портала commons.com.ua. Помочь порталу можно по ссылке.
Перевод с украинского — С. Спариш, для сайта “Народная Грамада”. Перевод может свободно использоваться со ссылкой на сайт.

Ссылки

Білоус, Т., 2018. «Праворадикали, громадянське суспільство й демократія: репліка до дискусії». В: Спільне. Доступ: [link]

Боббио, Н., 2003. «Правые и левые». В: Неприкосновенный запас, 5(31). Доступ: [link]

Ґелнер, Е., 2003. Нації та націоналізм. Націоналізм. К.: Таксон.

Ґрифін, Р., 2013. «Дослідження фашизму в Східній Европі: рух навздогін чи прокладання нового шляху?». В: Україна Модерна, 20. Доступ: [link]

Зайцев, О., 2013. «Воєнна доктрина Михайла Колодзінського». В: Україна Модерна, 20. Доступ: [link]

Лайонс, М., 2011. Что такое фашизм? Свободное марксистское издательство. Доступ: [link]

Лахман, Р., 2016. «Націоналізм в постгегемоністську добу». В: Спільне, 10. Доступ: [link]

Мизес, Л., 1994. Социализм. Экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy.

Мизес, Л., 2011. Либерализм. Челябинск: Социум.

Мур, Б., 2017. «Придушення історичних альтернатив: Німеччина 1918–1920». В: Спільне, 11. Доступ: [link]

Пайпс, Р., 2005. Русская революция. Т. 3. М.: Захаров.

Рєпа, А., 2017. «Крик галльського півня: революція і ліва політика у Франції». В: Ліва Європа. Київ: huss. Доступ: [link]

Стадний, Є. (ред.), 2015. Освіта в Україні. CEDOS. Доступ: [link]

Стриєк, Т., 2013. «Фашизм чи інтеґральний націоналізм? ОУН у сучасних публічних дискусіях і в історіографічній та політологічній перспективі». В: Україна Модерна, 20. Доступ: [link]

Тугал, Дж., 2017. «Невловимий протест: суперечливе постання політики середнього класу». В: Спільне, 11. Доступ: [link]

Фісун, О., 2016. «Неформальні інститути та неопатримоніальна демократія в Україні». В: Агора, 17. Доступ: [link]

Хайек, Ф., 2005. Дорога к рабству. М.: Новое издательство.

Bel, G., 2010. “Against the mainstream: Nazi privatization in 1930s Germany”. In: The Economic History Review, 63(1).

Budge, I., 2013. “The Standard Right-Left Scale”. In: The Manifesto Project. Available at: [link]

Jahn, D., 2011. “Conceptualizing Left and Right in comparative politics: Towards a deductive approach”. In: Party Politics, 17(6), 745–765. Available at: [link]

Landa, I., 2010. The Apprentice’s Sorcerer: Liberal Tradition and Fascism. Leiden/Boston: Brill.

Payne, S., 1995. A History of Fascism, 1914–1945. London: Routledge. (Taylor & Francis e-Library, 2003).

Riley, D., 2018. “What is Trump?”. In: New Left Review, 114. Available at: [link]

Rosas, J. C. & Ferreira, A. R. (eds.), 2013. Left and Right: The Great Dichotomy Revisited. Newcastle: Cambridge Scholars Publishing.